Творчество моих друзей. ОБ ОДЕССИТАХ: Ахмадулина vs. Кепыш by Ban4a.

1.
Серега Головко мой старинный друг. Года с 1990 мы с ним общаемся. Время конечно же разбросало нас по разным углам Одессы, по разным семьям, по разным интересам наконец. Видимся мы нечасто. Но каждый раз общение с Сергеем доставляет мне массу положительных эмоций. Серега — ярчайший представитель последней советской технократской интеллигенции. Голос его тих, речь его правильна и литературна, стать его стройна, профиль горд и породист. Породист по-русски, по-грибоедовски даже можно сказать. Грибоедов, кстати, личный Серегин герой. Он вообще фанат русской культуры. Могучая кучка, Бородин, Римский-Корсаков, Пушкин, Тютчев — обо всем об этом он может говорить часами. Говорить умно и интересно, не опускаясь до стандартных хрестоматийных знаний, а именно удивляя собеседника нетрьивиальным подходом к проблематике. Последний раз мы например с ним спорили о тотальной разнице в человекоощущении у Лескова и Достоевского. Надо отдать Сергею должное — доводы его были значительно более интересны и неожиданны, нежели мои. Как щас помню — все это было после футбола, когда Черноморец слетел ПСВ… Мы ничтоже сумняшеся отправились в супермаркет за пивом, купили коньяк и прямо на улице, перекрикивая друг друга и выкатывая глаза, пускались в пространные размышления скорее даже не о филологии, сколько о православии, сравнивая литературный вымысел Достоевского с сермяжной правдой русского мужика из народа в творчестве Лескова…

2.
В этот раз мы смотрели футбол с Блэки вдвоем. Украина снова громила Сан-Марино с каким-то неприличным счетом. Постепенно на экран становилось смотреть все скучнее. Это было, впрочем, совсем необязательно. Мы сидели в славной бадэге, пили водку, запивали пивом, топтали крылышки, болтали как всегда о рокенролле. Раз в 5 минут отмечали очевидное:

— О — смотри — уже 3:0…
— Ну наконец-то… Выпьем?
— Наливай!..

1.
— Сижу как-то в офисе, на работе, пару лет назад… Когда ж это было-то?.. Когда там Ахмадулина умерла?
— В ноябре 2010 — без запинки отвечаю я. Ахмадулина — моя любимая современная поэтесса. Да и вообще — из современных русских поэтов лишь Бродский стоит на недосягаемой никем высоте. Сразу за ним в мом личном поэтическом хит-параде идет Бэла Ахмадулина.
— Да, точно — 2010. Лето было, как щас помню. И вот представляешь, Саша, звонит мне Ленка — она как раз тогда в районе Аркадии работала — и говорит: Сережа, быстрее сюда — тут Ахмадулина сидит в ресторане со Жванецким. Я тут же сворачиваю всю работу, беру водителя и мчусь в книжный на поиски томика стихов Ахмадулиной. Дома к своему стыду не было в печатном формате.

Тут надо заметить, что с Сергеем мы изначально познакомились тоже по рокенролльной линии. Т.е. изначально он вообще-то меломан. Это настоящий такой селф-мейд-мэн, который сделал не только себя, но и пару-тройку своих бизнесов. Деньги у него водились. Он их честно заработал. На рок-концерты не чурался ездить не только в Киев (в Одессу же ж мало кто доезжает, сами понимаете), но и Европу. Так вот — никогда я не слышал, чтоб Серега ломился вот это вот за кулисы в поисках автографа от своего пусть даже прошлого, но все же кумира… А тут… Ахмадулина в городе! Срочно за автографом! Для меня это была новая грань личности старого друга…

2.
Дима — древний друг Блэки — как раз где-то к третьему голу и подошел… Надо отметить, Дима — обаятельнейший персонаж. Безусловная личность. Мощный, бескомпромиссный, он тем не менее мягчайший человек. Если вы его друг разумеется. Если нет, если у вас к нему есть какие-то претензии — очень вам сочувствую. Дима — это кремень. Настоящий. Вот из кого надо делать гвозди, так это из него. И из нашего общего друга Блэки разумеется. Обещаю — я вам еще о Блэки расскажу — тоже ярчайший персонаж, повстречавшийся на моем жизненном пути.

В Одессе что-то в этом году первые холода пришли довольно рано, поэтому на мой баштан был нахлобучен кепыш. Ну, в помещении-то разумеется я его снял, и он лежал рядом с моим бокалом пива прямо на столе…

— Да, так вот — кстати о Блэк Саббате… Слушал уже последний Моторхэд? — Это я у Игорька Блэки спрашиваю, зная его нежную любовь к тяжелой музыке. Гарланда Джеффрих с ним не пообсуждаешь, равно как и «4 минуты 33 секунды тишины» Джона Кейджа. Обосрет. Обхуесосит. Причем сделает это настолько убедительно, что тебе станет стыдно за свои музыкальные пристрастия…
— Не, еще не успел… И шо — как они?
— Ну как-как… Как и предыдущие 20 альбомов — ПРОСТО ОПЕЗДИНИТЕЛЬНЫ!!!
— О! — и указующий перст моего друга тут же взмыл ввысь. — Потому что эт те не Боуи какой-то полупидорский! — Блэки знает как задеть меня за живое, все мои слабые стороны изучил за годы общения.

Я не ведусь и стараюсь продолжить свою тираду:
— Ну вот помнишь их предыдущий альбом — 2010 вроде бы — The World Is Yours?
— А чей это кепыш? — это уже Дима. Для него рокенролл — совершенно чуждое явление. Он ничегошеньки не знает ни о Блэк Саббат, ни о Моторхэд. Зато запросто сможет прочитать вам лекцию о разнице редакций Шостаковича и Римского-Корсакова оперы Мусоргского «Борис Годунов».
— Мой, — не без гордости за свой модный английский кепыш фирмы Marks & Spencer отвечаю я…
— Можно посмотреть?
— Изволь…

1.
Серега мчал чрез летний зной, чрез одесскую жару, мчал во весь дух. Книжный. Вбегает, запыхавшийся:
— У вас Ахмадулина есть?
— Кто?
— Бэла Ахмадулина?
— Не знаю… Надо посмотреть… Лиииидааааа — а где мне искать… Как вы говорите???
— Бэ-ла Ах-ма-ду-ли-на, — по слогам, но не теряя выдержки и достоинства повторяет Сергей имя всемирно известной поэтессы продавцу книжного магазина.
— Эту… Бэлу Ахмадулину?

Из-за стеллажов выглядывает растерянна Лида:
— В современной русской поэзии разумеется…
— Таааааааак… Щааааааас… Гм… Нет, простите, нет такой…

Серега снова мчит во весь опор. Машина, телефон, где здесь еще книжный? Нашел. Вот он.

— Есть Ахмадулина?
— Нет…

Машина, телефон, книжный, книжный где еще??? В общем, когда в 6 по счету книжном не оказалось Ахмадулиной, Сергей вышел из положения очень изящно — он купил томик Пастернака. Известно же ж, что Ахмадулина торчала на Пастернаке, как Блэки на Моторхэде. У нее ж даже посвящение Пастернаку есть…

2.
— Мда… Левый кепыш конечно, левый…

Я аж чуть не поперхнулся своим пивом…

— Как это левый? Да что ты такое говоришь?
— Ну а шо. Это ж двуколочка. Самый стремный формат…
— Да ладно… Это ж голимый рокенролл… AC/DC, Брайан Джонсон, вся хуйня! — для наглядности я одел кепыш, взял куриное крлышко в руку наподобие микрофона и захрипел на всю таверну: Бэк ин блэк ай хит зе сэк итс бин ту лонг ийм глэд ту би бэк.

Блэки конечно же оценил мой рокенролльный порыв, Дима же взглянул на меня довольно снисходительно:

— Ага. Посмотрел бы я на тебя в 80-х, если б ты на Пересыпь мокнулся в таком кепыше с такой песенкой, да еще и неправильно одетым…
— Да ладно… У меня вот дружок есть — Витя. Он 15 лет в Лондоне прожил. И вот он тоже носит кепыши. Фирменные. Английские. Исключительно Маркс-н-Спенсер!
— Да фуфел это все, а не кепыши. Ты хоть знаешь, как их правильно носить надо?
— Ааааааааааамммммммммм…
— То-то же… Так вот, внимай: настоящие кепыши были пятиколками и шестиколками, понял? Двуколки и трехколки — это так, пацанячество. Ну понятно, что были еще «аэродромы», но их только грузины носили. Двуколки одевались строго козырьком на глаза. Нахлобучивались. Их типа щипачи носили. Вот если ты в таком кепыше мокнулся на Пересыпь, ты должен был его не только правильно носить, но и ответить за базар есличё…

Дима надо заметить на Пересыпи родился. Там прошло его беззаботное детство и бандитская молодость. Он знал, о чем говорил. Это сейчас он директор какой-то там фирмы, а на самом деле — жиган в натуре…

— Трехколки же носились открыто, кепыш натягивался на затылок, козырек был над лбом. Это символизировало открытость — примерно вот так. — Дима взял кепыш и одел его, строго на затылок. Козырек почти потерялся на его надлобье. Лицо его при этом сияло истинным удовольствием, в глазах застыло что-то ностальгическое. Передо мной сидел настоящий уроженец Пересыпи.

— Так вот — двуколки двуколками, а трехколка это был уже определенный понт. И ее надо было носить только так. И никак иначе. Иначе выхватыл по пиздюлятору по первое число. Да…

1.
Они сидели за столиком втроем: Ахмадулина, Жванецкий и Мессерер — муж Ахмадулиной. Серега очень волновался. От волнения он даже не мог запомнить отчество Ахмадулиной. В конце концов пришлось записать в телефон: Ахатовна. Литературная звезда — это вам не рок-звезда. Тут все значительно тоньше, культурней, интеллигентней. Поэтому Сергей встал чуть поодаль и застыл в ожидании психологической дырки в разговоре, чтоб воткнуться туда со своей просьбой. Забегая вперед, отмечу — он простоял минут 15-20. Терпеливо. Но настойчиво. Интеллигенция, хуле… При этом последние минут 10 его сверлил взглядом Михаил Жванецкий, мол, чё вылупился, дай людям пожрать/побухать/пообщаться нормально… Сергей прекрасно понимал подобные тонкости. Наконец, улучив момент, он скромно подошел к столику во время возникшей в беседе паузы.

— Бэла Ахатовна, не сочтите за труд, не будете ли столь любезны… — и слегка заардевшись он открывает томик Пастернака на титульной странице.

Бэла Ахатовна явно не ожидала подобного. Она была уверена, что медийная звезда за их столиком лишь одна — Жванецкий. Жванецкий же непонятно как отреагировал на то, что автограф брали не у него. С другой стороны, Сергей своими манерами настолько сразу же обаял почтенную публику, что просто тут же их всех обезоружил… Они взглянули друг на друга — Сергей на Жванецкого, Жванецкий на Сергея. Сергей с завидным достоинствум лишь слегка, но весьма по-офицерски преклонил чело. Жванецкий столь же учтиво ответил. В его глазах читалась симпатия…

— Вы уж не обессудьте за Пастернака — очень сильно спешил, чтоб застать Вас… Мне жена позвонила, сказала, что Вы здесь обедать изволите… Вот я и помчался что есть духу… Захватил в первом книжном… Вашей поэзии к сожалению не было, посему пришлось… Извините… Но ведь «Начну издалека, не здесь, а там, начну с конца, но он и есть начало», не правда ли? — ловко блеснул своими знаниями Сергей, прочитав наизусть начало «Памяти Бориса Пастернака».

— О, МихалМихалыч — ваша школа! — это уже Мессерер, обращаясь к Жванецкому.
— Ну так… — не зная что сказать МихалМихалыч отпустил беспроигрышный вариант ответа-междометия.

Бэла Ахатовна, расплываясь в улыбке, открыла томик Пастернака и… Начала писать… Она написала одно стихотворение. Спросила как зовут супругу Сергея. Написла лично ей другое стихотворение. Потом еще приписку какую-то сделал. Болезнь глаз, которая сопровождала ее все последние годы, будто отпустила ее наконец-то. Это были лучшие 5 минут в жизни Сереги, да… Уходя, он услышал реплику Мессерера за своей спиной:

— Смотрите, МихалМихалыч, какая у вас в городе молодежь интеллигентная… А вы еще отпускать шуточки да колкости по ее поводу изволите… Не иначе как вы и воспитали!

Сергей не услышал, что ответил МихалМихалыч. Он был окрылен успехом. Он был окрылен Ахмадулиной. Он был окрылен интеллигенцией наконец. Настоящей закваски. Старой школы.

***

Единственная неувязка заключается в том, что Серега из Брянска. Нихуя он не одессит. Да и Блэки — один из самых одесских одесситов, которых я знаю — откуда-то из Мурманска. Да и я — сын одессита и отец одессита — родился во Ржеве. Вот Твардовский был убит подо Ржевом, а я воз борн ин э Ржев. Тверская губерния. Из всех участников этой истории единственный Дима — одессит. Да Жванецкий, пожалуй. Но вот попробовал бы он в неправильно одетом кепыше на Пересыпи появиться, посмотрел бы я на его одессизмы… Отболтался бы, как думаете? Какой отсюда вывод, быть можете спросите вы? Где мораль, Банча? Все просто — Одесса — это не город, это наше внутреннее состояние. Вот и все. А — ну и да — главная морась этой истории — попади AC/DC на Пересыпь — пиздец им был бы. И не отболтались бы. Как Жванецкий например…