Whitie’s Tales. Ляля. Part 1.
- Иван Иванович, помните Веру Андреевну с Измаила, была у нас такая клиентка? — дежурная по офису разбитная Наташа заглянула в открытую дверь кабинета Уайти и выжидающе вперилась в директора.
- Ну была Вера Андреевна…а что такое? — на лице Уайти отразилась легкая досада и попытка припомнить что-то далекое и несущественное.
- Ох, встретила ее сегодня на Староконном, представляете, у нее дочка умерла! Не помните ее, Ляля, высокая такая, видная дивчина? Ну так жалко, так жалко…
- Ляля, Ляля…да была у нее дочка…умерла, надо же… Отчего умерла-то?
- Да я как-то не спросила…кофейку не желаете?
- Нет, спасибо! — Уайти встал, плотно прикрыл дверь, сел в кресло и обхватил голову руками. Ляля, блин…ну вот зачем, спрашивается, ему это нужно было знать? С тех пор, как они виделись последний раз, прошло уже, почитай, лет десять, многое стерлось из памяти, многое сгладилось, и вот теперь все некогда пережитое вновь нахлынуло и мощно подступило к горлу.
На момент их знакомства Уайти жил в Одессе совсем недавно, он работал риэлтором в Бюро обмена и пока еще не помышлял ни о собственном бизнесе, ни о сопутствующих этому бизнесу приложениях в виде роскошных любовниц и необязательных трат. Денег, как это в недвижимости водится, было то густо, то пусто, в тот момент ну совсем пусто, и Уайти с нетерпением ждал около дома очередную клиентку, искренне желая поскорей ей что-нибудь продать. Но когда клиентка нарисовалась пред очами, весь бизнес-план из головы почему-то резко улетучился. И немудрено.
Ляля была высокой и стройной, как Барби, девушкой с огненно-рыжей копной курчавых волос, с тонкими чертами лица а ля Софи Лорен и чуть раскосыми карими глазами, обрамленными длиннющими ресницами. Когда она в короткой юбочке, цокая каблуками, шагала по улице Болгарской, местные алкаши, толпящиеся у соседней наливайки, рефлекторно сделали стойку, а после того, как Ляля подошла к Уайти, разочарованно выдохнули и одарили последнего недобрыми взглядами. А Уайти первый раз в жизни изменил своему привычному профессионализму, и нес всякую ахинею, но про себя уже твердо решил, что выпрыгнет из штанов, но найдет таки для своей прекрасной подопечной и ее измаильской мамы самую лучшую квартиру в городе Одессе.
Собственно так оно и случилось. Двушка на Ризовской была не самая большая, но очень уютная и располагающая к себе. Знаете, квартиры — они совершенно как люди, некоторые по параметрам и состоянию практически идеальны, но оставляют равнодушными, а есть такие, что вроде ничего особенного, а заходишь — и выходить не хочется. Из этой не хотелось.
Но знакомство наших героев на этом отнюдь не закончилось, Уайти этого просто не мог допустить. Да и как добровольно расстанешься с таким чудом? Помимо природной красоты, Ляля вся просто светилась красотой внутренней, очарование и непосредственность наивной провинциалки в ней совершенно не раздражало, а лишь умиляло. Ляля и понятие «стерва» находились на совершенно разных полюсах. А еще Ляля взахлеб читала, обожала русский рок, БГ для нее был богом, а поэты серебрянного века — отдушиной в мире пошлости и жлобства. С ней было интересно. И Уайти совершенно сознательно просиживал у нее часами, прощаясь лишь с приходом лялиного бойфренда Игоря, субтильного тридцатилетнего интроверта с намечающейся лысиной. Игорь был совершенно никаким, но тем не менее, имел счастье быть при девушке, с которой отчаянно диссонировал.
Конечно пару раз Уайти намекал, а не сделать ли их с Лялей знакомство более тесным, раз уж им так по кайфу общаться на разные темы, но Ляля пресекала эти попытки мягко, но непреклонно. Особых чувств она к бойфренду не питала, однако внутренний ограничитель, ныне считающийся чуть ли не атавизмом, срабатывал у барышни без осечек. И неизвестно, сколько бы продолжалась эта патовая ситуация, если бы не его величество случай, враз перевернувший всю жизнь действующих персонажей.
BE CONTINUED…
Whitie’s Tales. Ляля.
Часть вторая, жесткая. Однажды раввин не находит дома Енты…
Однажды Уайти не находит дома Ляли. И второй раз не находит. И третий. После чего, уже предчувствуя недоброе, набирается смелости и звонит маме. Мама ревет в трубку и невнятно что-то рассказывает, ну, блядь, совсем невнятно. Ляля в больнице, какая-то кишечная непонятка, в общем, перестала однажды девка какать, ну совсем перестала, напрочь. И вот уже неделю…
Уайти подрывается, летит в Еврейскую, то бишь горбольницу намба ван, и узнает что все нормуль на самом деле, больная диагностирована, чуть-чуть прооперирована, скоро начнет срать дальше, чем видит, консилиум дал добро на жизнь, куча улыбающихся родственников в изголовье, довольная мама, из-под полы башляющая врачам и медсестрам, еще более довольный Игорь (уфф, все обошлось, не попал на бабки)…
Вот только больной ни хера не становится легче. Принятые меры не помогают, румянец у Ляли все лихорадочней, она красива, она реально красива, она – уже воплощение избитой метафоры про поцелуй смерти…ну почему этого никто не видит???
Мама ведется на рекомендацию какой-то дальней знакомой и переводит ее в больницу Водников. Где с ней вообще ничего не делают. Профилактика, осмотры, лекарства… «Доктор, я умираю?» — «Ну что ты, дурочка, скоро пойдешь на поправку…». Уайти не врач, он никогда в жизни ничем не болел, но даже для его пораженного здоровьем мозга становится ясно – это пиздец. Оперировать не будут, ибо смерть на операционном столе – это совсем не то, что смерть в палате, которую можно списать на что угодно, сняв с себя ответственность. Никто не берется.
В такой ситуации чухнуть поскорее с поляны – самое то. Какое тебе вообще дело до какой-то знакомой, которая тебе, к слову, так ни разу и не дала? До некрасивого щуплокостлявого тела, в которой уже нет ничего от той Ляли, которую ты знал когда-то? Этот запах в палате, эти гремящие утки под ногами, эти увиливающие взгляды медсестер, которые все понимают, но тем не менее прагматично снимают свою копеечку во славу отечественной медицины…
Игорь молодец, он сразу все понял и однажды просто исчез. И тут Уайти вздохнул с облегчением, ибо полномочия принять было уже тупо некому. Он поехал к своему директору, так как денег по-прежнему не предвиделось, занял у того штуку баксов (97-й, напоминаю) и перевез Лялю в оплот последней надежды, 1-ю хирургию на Пастера. Где, как и положено, все от нее отказались. Кроме Тимура.
Тимур был молодым хирургом, только зачисленным в штат, красивым чернявым хлопцем кавказских кровей, истинным ценителем женской красоты. И немудрено, что в истерзанном тельце, некогда бывшем Лялей, он эту красоту узрел сходу, и уже не мог дать ей тупо умереть. Уайти пошел с Тимуром на перекур, и Тимур ему поведал, что шансов на благополучный исход процентов десять, но он все-таки операцию сделает, если будет получено добро от близких. После чего, испытующе просканировав Уайти карими глазами, наконец-то поинтересовался, кем тот приходится больной, и получив ответ «друг» понимающе улыбнулся и кивнул. После чего профессионально настоял, чтобы с мамы они оба взяли письменное согласие.
Уайти курил одну за одной, потупясь смотрел на заплеванный мраморный пол, и понимал, какой важности вопрос сейчас решается на лестничной площадке. Вопрос жизни и смерти женщины, с которой он был дружен до того, как все случилось, которую он хотел, потому что «а как иначе?», но которую полюбил в процессе всего вышеизложенного, и любил уже на полном серьезе. И он видел, как смотрел на нее Тимур, и знал всем мужским нутром, что если Ляля останется жива, то ему тут делать будет нечего. И что на самом деле решение за ним. Уайти молча пожал Тимуру руку и сказал нарочито грубовато «Слуш, ну и хули мы тут торчим, давай, чувак, за работу!»
BE CONTINUED…
Часть третья, завершающая. Пунктиром.
Тимур постарался на славу. ХЗ, был ли он действительно Паганини скальпеля и пинцета, но Ляля осталась жива. И уже на следующий день после операции, под отходняком от наркоза, монотонно гудела «Уходи! Уходи сейчас же!», когда Уайти тыкался улыбающейся придурковатой рожей в полуподвальное окно реанимации, желая развлечь болящую. Лялина мама что-то лепетала про холодильник, который она сейчас продаст и рассчитается за все дела, местный персонал грузил на новые лекарства и привычно ворчал за отсутствующие бахилы, но все чаще в привычные больничные ароматы вторгался запах весны, необоняемый доселе. А это значило…да черт его знает, что это значило, но исподволь вселяло надежду и колыхало в груди просыпающееся желание.
Ляля дома. Мама отправлена в Измаил за фамильными подсвечниками, больше в квартире на Ризовской никого нет. Ляля, попрыгунья-стрекоза, почти оправившаяся от образа жертвы Бухенвальда, отчаянно сексуальна, длиннющие смуглые ноги, вызывающе торчащие из короткого белого пеньюарчика, в прихотливых изломах раскиданы по тахте. «Иди ко мне…какой Тимур?…дурачок…иди же…»
Уайти понимает, что все идет по знакомому сценарию. Да, он любит импровизации, но в данном случае сценарий – то, что доктор прописал. Объятья, поцелуи, шея, плечи, нешуточная эрекция, сладостное похотливое предвкушение…пеньюар спереди расходится и взору предстает уродливый толстый зарубцевавшийся шрам, подобно морскому канату протянувшийся пунктиром через все тело Ляли, от груди до лобка…
Полная эректильная дисфункция и позорное отступление – это то, чего Уайти и врагу не пожелал бы пережить в этой жизни. Он понятия не имел, как себя вести в подобных ситуациях, поэтому огреб позора по самые гланды. «Извини, я еще не готов», «Нет, ты по-прежнему прекрасна» и прочая херня. Поспешное бегство в смятении, размышления чуть опосля, что негоже так с девкой поступать, эсэмэски о срочной командировке etc. И подспудное осознание того, что, как бы это ни было прискорбно, но данный этап жизни позади.
Лет дофига прошло с того времени, и Ляли нет на свете, и Уайти давно уже не Уайти. Но когда великовозрастные максималисты в его окружении с пеной у рта оперируют понятиями «подлость» и «предательство» в отношении людей, которых вообще ни разу не знают, Уайти лишь досадливо морщится и думает, исключительно про себя: «Да что вы, поцы, знаете о подлости и предательстве? Вы хоть раз пробовали трахнуть женщину с кишечником снаружи?»
Подробнее...
Подробнее...
